Легенда о последнем ужине на Титанике
Вечер был тихим и, как вспоминали позже выжившие, пугающе прекрасным. Огни
бального зала отражались в бокалах шампанского, а скрипка смолкла ровно в тот момент, когда начали подавать закуски. Первыми на столе появились гребешки, щедро покрытые золотистой сырной коркой, и два изысканных тартара — лососевый и говяжий, поданные в перламутровых раковинах устриц. Все улыбались, не подозревая, что эта трапеза станет их последней в этом мире или первой в новой жизни.
бального зала отражались в бокалах шампанского, а скрипка смолкла ровно в тот момент, когда начали подавать закуски. Первыми на столе появились гребешки, щедро покрытые золотистой сырной коркой, и два изысканных тартара — лососевый и говяжий, поданные в перламутровых раковинах устриц. Все улыбались, не подозревая, что эта трапеза станет их последней в этом мире или первой в новой жизни.
Гости говорили о Париже, о Нью-Йорке, о грядущем приёме у Ротшильдов. Некоторые, глядя в свои бокалы, мечтали, как изменится их жизнь по ту сторону океана. Когда подали горячее, сердца немного замедлили бег. Фисташковый лосось с тонкой вафлей в виде паруса навевал мысли о путешествии, о ветре в лицо и далёких берегах. Было в этом блюде что-то почти пророческое — корабль вкуса на волне наслаждения, стремящийся к своей мечте.
Но за окнами уже сгустилась ночь, а под килем, где-то в ледяной темноте, притаилась тень. Когда всё пошло не так, как было задумано, за столами остались лишь воспоминания — о смехе, о блеске фарфора, о шелесте платьев. Некоторые так и не успели допить своё вино. А кто-то, застыв в тишине шлюпки, вспоминал вкус лосося и сырных гребешков как нечто последнее и драгоценное.
Выжили не те, кто был сильнее или богаче, а те, кому улыбнулась случайная доброта судьбы. Но в той последней трапезе был урок, как будто сам океан шепнул: живи красиво, ешь вкусно, люби ярко и надейся. Даже если впереди холод, всегда есть шанс, что утро принесёт свет — и новый берег.
